Мы просто хотим делать хороший продукт,
и у нас это получается

На вопросы журнала «Системный администратор» отвечает генеральный директор компании «Аэродиск» Вячеслав Володкович

Беседовал Алексей Бережной

– Вячеслав, что изменилось, по вашему мнению, в мире СХД за последний год? Что интересного нас ожидает?

– За последний год российский рынок СХД сильно укрепил свои позиции. Наблюдается тенденция к реальному импортозамещению: российские производители создают всё больше продуктов и качество их решений растет. Российские заказчики всё чаще внедряют у себя именно российское оборудование и программное обеспечение.

Справедлив и обратный вывод: зарубежные производители, присутствующие на российском рынке, постепенно теряют свои позиции. При этом многие из них и сами идут в импортозамещение, работая в формате OEM-контрактов.

– Собственный российский сервер, собственный российский комплекс СХД – насколько это востребовано? Мы не говорим сейчас про оборонное значение. Практика показала, что среди обычных представителей низовых сегментов ИТ мало кто хочет просто так «назло Западу» на что-то мигрировать, что-то менять. Или это не так?

– Сегодня востребованы как собственные российские серверы, так и российские комплексы СХД. И в нашей стране, и во многих других экономиках мира (например, в Китае, США и Японии) усиливаются тенденции к переориентации внутреннего рынка на свои технологии. Отечественное производство становится более приоритетным, так как глобальные производственные цепочки по разным причинам перестают работать. Этот процесс начался уже давно, но сейчас он усилился; «спусковым механизмом» стала пандемия.

– А почему вообще «Аэродиск» взялся разрабатывать системы хранения данных? В то время когда большинство компаний больше программируют в Web. Это же проще: капитальные вложения ниже – компьютер купил и рабочее место готово. А тут: диски, платформы, прошивки, контроллеры, интерфейсные кабели.

– Мы решили заниматься разработкой СХД, а не работать в других, зачастую более простых направлениях, по двум причинам. Во-первых, мы четко понимали, что через пять лет отечественные системы хранения данных будут действительно нужны стране – на момент создания бизнеса такой четко сформированной потребности на рынке не было. А во-вторых, мы просто обладали достаточной квалификацией. Кроме того, есть и еще один фактор: рынок не был перенасыщен – в отличие от многих других ИТ-сегментов.

– Какие требования предъявляют сейчас к СХД? Какая «фишка» должна быть, чтобы эти СХД «разлетались как горячие пирожки»? Надежность, отказоустойчивость – этого достаточно? Или нужно что-нибудь этакое, например, управление через «облако»?

– Требования к СХД, плюс-минус, всегда были одинаковы. Системы действительно должны быть достаточно надежны, чтобы размещать те или иные критические данные. Однако также важной характеристикой выступает производительность. Помимо этого, СХД должна отвечать современным требованиям в области ее объема. Эти требования к системам хранения данных предъявляли всегда, просто со временем они стали строже, так как увеличились потребности заказчиков.

Остальные же требования нельзя назвать ключевыми. Управление через облако, различное смешивание типов нагрузок и их перепрофилирование – это дополнения к основным характеристикам.

Приведем простой пример. Допустим, у нас есть автомобиль. У него должны быть тормоза и скорость, еще приоритетом может быть проходимость. Всё остальное – скажем, уровень комфорта, сигнализация, автоматический стеклоподъемник – это, безусловно, важные и приятные вещи. Но их сложно отнести к ключевым параметрам. Например, если у вашего автомобиля нет тормозов или они плохо работают, автоматический стеклоподъемник сразу теряет смысл.

С системами хранения данных то же самое. Есть три ключевых фактора – надежность, производительность и объем. Остальное просто делает СХД еще лучше.

– Какая файловая система, по вашему мнению, будет доминировать среди систем хранения данных? Какая концепция, архитектура и т. д.?

– Когда мы говорим о СХД, то в этом случае применимы не только файловые системы. Ведь помимо файлового доступа сильно распространен и блочный доступ.

Хотя, безусловно, в некоторых системах хранения данных применяются файловые системы. Например, у компании NetApp есть разработки; свои разработки есть и у компании «Аэродиск». При этом любой разработчик СХД, вне зависимости от того, использует ли он свою собственную систему или доработанное решение других производителей, будет утверждать, что его файловая система является лучшей и доминирует на рынке.

Если говорить об архитектурах СХД, то наиболее востребованными традиционно остаются scale-up архитектуры (т. е. масштабируемые вертикально). Именно они и задают тенденции для развития. Однако при этом сегодня уже активно развивается новая ниша scale-out-решений (горизонтально масштабируемые).

– Есть мнение, что распределенные системы хранения, например, на базе Ceph, GPFS – это будущее хранения больших данных в ЦОД. Это так? Или это какой-то специфический сектор, когда где-то стоит, работает – и хорошо; а в основном как и прежде будут ставить отдельные дисковые «полочки» c локальной файловой системой?

– Распределенные системы хранения данных (они же горизонтально масштабируемые или scale-out СХД) имеют свою нишу.

Если мы говорим об open source-системах (таких как ceph, gluster, lustre), то для того, чтобы их применять в продуктиве, нужно содержать штат высококвалифицированных инженеров и разработчиков. Это могут себе позволить, как правило, только средние или крупные облачные провайдеры, а также научно-исследовательские институты. В других же случаях такие системы работают нестабильно и превращаются в «вечную лабораторию».

Другая ниша scale-out-решений – это коммерческие решения. К ним можно отнести отечественные решения, такие как ARDFS (часть гиперконвергентной системы Aerodisk vAIR), Raidix RAIN или зарубежный NDFS (часть гиперконвергентной системы Nutanix). Это более простые, лучше даже сказать «коробочные» решения, которые не требуют от заказчиков каких-либо сверхкомпетенций для эксплуатации. Обычные системные администраторы с такими решениями вполне справляются.

Их наиболее выгодно использовать для инфраструктур виртуальных рабочих столов (VDI), а также организации классической ИТ-инфраструктуры на базе виртуальных машин «под ключ», где нагрузка равномерно «размазана» по всем серверам. Такие решения крайне просты в эксплуатации и масштабировании, поскольку для них не нужно строить отдельную инфраструктур хранения данных, а наращивание производительности и объема производят стандартными блоками («кирпичиками») из обычных серверов. Но недостатком таких систем является невозможность обрабатывать высокие нагрузки, которые «бьют в одну точку» – например, высокопроизводительные СУБД или видеонаблюдение.

Поэтому однозначно сказать, что классические scale-up (вертикальные) системы хранения остались в прошлом, а будущее за горизонтально масштабируемыми системами, точно нельзя. Горизонтально масштабируемые СХД применимы далеко не везде. Например, они могут использоваться в крупных центрах обработки данных или для разных задач, связанных со сбором, хранением, чтением и анализом классических больших данных. В таких случаях за горизонтально масштабируемыми системами не только будущее, но и уже настоящее. Однако такие системы не подходят, например, для задач обеспечения хранения данных видеонаблюдения, высокопроизводительных СУБД или «тяжелых» виртуальных машин. Поэтому всё зависит от конкретных задач.

– Как вы видите операционную систему будущего? И почему именно так?

– Я могу сказать только про серверные операционные системы. На мой взгляд, будущее операционных систем за открытыми дистрибутивами Linux (в т. ч. и отечественными) с возможностью их поддержки. Богатого будущего у серверных операционных систем типа Microsoft Windows или закрытых дистрибутивов Unix лично я не наблюдаю. 

– А что внутри ваших СХД? Коротко расскажите, из чего состоит ваша СХД, на базе чего сделана?

– В первую очередь внутри наших СХД стоит операционная система, в данном случае используется специальная версия отечественной ОС ALT Linux, обладающая всеми необходимыми сертификатами. Далее уровнем выше используется наше ПО.

В качестве уровня хранения есть две поддерживаемые архитектуры. Первая – это RDG, то есть RAID Distributed Group. Она поддерживает и файловый, и блочный доступ; состоит из набора виртуальных устройств – то есть физические диски делятся на виртуальные устройства. Виртуальные устройства собираются в различные уровни RAID-ов. И в эти же виртуальные устройства можно «миксовать» несколько типов разных дисков. Это могут быть конфигурации из твердотельных и жестких дисков или из разных типов жестких или разных типов твердотельных дисков. RDG в первую очередь предназначен для последовательной нагрузки (видеонаблюдение, медиаконтент, аналитические СУБД, файловые хранилища) и больших объемов данных

Следующий вариант хранения – DDP (Dynamic Disk Pool). Это альтернатива RDG, которая больше предназначена для нагрузки случайного характера, которая свойственна, например, высоконагруженным транзакционным СУБД, фермам виртуализации и различным вариантам allflash-систем. В случае DDP создается пул из физических дисков. Он разрезается на так называемые виртуальные блоки (chunk-и –
т. е. «куски» по 4 килобайта). Из этих «кусков» уже собираются виртуальные RAID-группы. В этих виртуальных RAID-ах также можно сочетать диски разных типов, как SSD, так и HDD.

Таким образом, два варианта архитектуры хранения решают практически все задачи СХД в рамках одной системы: последовательная нагрузка на RDG, как с применением файлового (SMB, NFS, FTP), так и блочного доступа (FC, iSCSI); и сверхбыстрые задачи на DDP при помощи блочного доступа (FC, iSCSI).

Отдельно предусмотрена система мониторинга, которая собирает данные как программных, так и аппаратных средств, а также данные о нагрузках и при необходимости оповещает администратора об инциденте. Оповещение приходит по электронной почте; помимо этого, предусмотрено оповещение по протоколу SNMP, который «понимают» все известные внешние системы мониторинга.

Дополнительно представлен web-интерфейс как основной способ управления на русском или английском языках. Присутствует отдельное средство управления, то есть командная строка, предназначенная для автоматизации операций. А также отдельный RESTful API, который служит для интеграции с внешними системами.

Кроме того, существует отдельный командный интерфейс для технического обслуживания. Он разработан для наших сотрудников техподдержки или представителей авторизованных партнеров. Через этот отдельный командный интерфейс выполняются специальные операции, которые необходимы для технической поддержки системы.

Отдельно можно выделить модуль отказоустойчивости. Он позволяет задействовать оба контроллера в активном режиме ввода-вывода (active-active) и исключает простои СХД при любых локальных сбоях.

Также нельзя не отметить различные модули, отвечающие за резервирование. Во-первых, это снэпшоты, они же «мгновенные снимки», которые умеют выполняться, в том числе, и автоматически по расписанию. А во-вторых, модуль репликации, который позволяет создавать копии на другие СХД в синхронном или асинхронном режиме, а также работать в режиме метрокластера, автоматизирующим процесс репликации и переключения нагрузок между ЦОД.

– Я заметил, что в своих публикациях «Аэродиск» делает акцент на отказоустойчивости. Это такая попытка заявить: «Мы ответственные производители, не полагаемся на русский “авось” и не делаем “тяп-ляп”»? Такая попытка сломить устоявшееся мышление? Или это просто здоровый перфекционизм?

– Каждый из вариантов будет справедлив. С одной стороны, мы действительно делаем акцент на надежности нашей продукции и ответственности как производителя. С другой стороны, пытаемся сломать миф, который сложился о российской технике: часто считается, что она создается «на авось» и плохо работает, хотя это не так. И да, нотка здорового перфекционизма в этом тоже есть. Мы просто хотим делать хороший продукт, и у нас это получается.

– Хорошо, представьте: всё стабильно, всё надежно и, как бывает в России, –инженерная служба отрубает электропитание. Да, они должны предупреждать заранее, чтобы ИТ успели всё погасить. Да, они обязаны гарантировать нас от нештатных ситуаций. Но на практике даже в Москве добиться полной гарантии технологической безопасности не получается. Вы сами что-то закладываете в свои хранилища, чтобы как-то защититься от таких проблем? Я знаю, например, некоторые компании даже свои устройства защиты электропитания разрабатывают. А как у «Аэродиска»?

– Естественно, в наших СХД предусмотрен такой сценарий. Для этого существует специальная батарея, установленная в каждом контроллере СХД. Если питание контроллеров пропадает, батарея может еще некоторое время, около десяти минут, заставлять работать диски и оперативную память. За это время автоматически срабатывает сценарий переноса содержимого оперативной памяти на диски, и СХД плавно выключается, чтобы не допустить потери данных. И этот механизм не требует никаких действий от администратора.

Таким образом, если питание выключается, данные гарантированно не будет потеряны.

– Российская ИТ-среда, субкультура – она уникальна? Есть такое в России, чего нет больше нигде?

– Любая среда уникальна по-своему. Например, разработчики в Индии славятся тем, что могут «коллективным разумом» написать большое количество кода, хоть он, как правило, и будет низкого качества.

Что касается нашей среды, здесь можно вспомнить один известный американский анекдот. Если у вас сложная задача, то поручите ее американским разработчикам. Если сверхсложная – то специалистам из Азии. А вот если задача невыполнимая – пусть ее делают русские.

Всё дело в том, что уникальность российской ИТ-среды обусловлена невыполнимыми задачами, которые всё равно так или иначе приходится выполнять. Мы 30 лет верили, что в сфере ИТ «солнце может восходить только на западе»: в течение очень долгого времени у нас практически не было своих разработок. Да, что-то происходило: мы знаем про российские антивирусы или ERP-системы. Но в то время как в других развитых странах зарождалась и развивалась ИТ-среда, у нас ничего такого не происходило. Поэтому сейчас, чтобы всех догнать и перегнать, нам приходится бежать очень и очень быстро. У нашей страны исторически это всегда получается – только если мы сами себе не мешаем.

То есть российская ИТ-среда уникальна тем, что, загнав себя в невероятно тяжелые условия, она успешно эти условия преодолевает и выполняет невыполнимые задачи. И это не может не радовать.

– Давайте вспомним 90-е. Допустим, вы приходите на предприятие и говорите: «Система Хранения Данных сделана в России. Не просто собрана из готовых комплектующих, а именно разработка велась у нас». Отличается ли реакция тогда и сейчас?

– В 90-е годы появление российских разработок было физически невозможным явлением. Многие компании (да что компании, целые НИИ) были вынуждены перейти под управление иностранных корпораций, чтобы банально не исчезнуть. В итоге российские разработки и разработчики активно «перетаскивались» на запад. Но всё же, если бы такие разработки вдруг и появились, они бы не вызвали отрицательной реакции. В то время, еще совсем недавно, отечественные технологии были «на коне» и негативные стереотипы не были укреплены.

А вот уже в 2000-е и начале 2010-х годов реакция была бы неприятной. Если бы разработчик российской СХД пришел на предприятие (а мы приходили), то над ним бы посмеялись – серьезного отношения точно бы ждать не пришлось. При этом в то время (да и сейчас) были активно распространены сборка систем из иностранных компонентов или «переклейка» наклеек, т. е. OEM.

– Есть мнение, что «импортозамещение» и вся эта политика протекционизма замышлялась как хорошее начинание, но на самом деле идет только во вред. Нужно изначально ориентироваться не на российский искусственно закрытый рынок, а создавать достойный продукт, который будет востребован, в том числе и в развитых странах. И тогда его будут с радостью покупать везде и никакое «импортозамещение» не понадобится. Что скажете?

– Такое мнение действительно существует. Однако в текущей реальности эта теория неосуществима.

Чтобы разработать продукт, который будет успешно конкурировать на разных рынках по всему миру, нужны огромные ресурсы – не только финансовые, но и политические.

Если говорить о финансах, то окупаемость такого проекта будет реальной только при очень низкой (если не нулевой) стоимости денег (или процентной ставкой в банках, если хотите). В странах, где процентная ставка близка к нулю (США, Китай и ряд стран ЕС), а местная власть активно выдает деньги на развитие малого и среднего бизнеса, такие проекты возможны – и выполняются.

Что касается России, где процентная ставка по кредитам в среднем колеблется от 12 до 18 %, курс рубля зависит от нефти, а еще малому и среднему бизнесу практически невозможно получить кредит без залога, такие большие проекты гарантировано приведут к банкротству, а потом еще и к рейдерскому захвату предприятия со стороны кредиторов. Единственный живой, с точки зрения денег, способ разрабатывать сложные продукты в нашей стране сегодня – разработки под внутренние задачи (т. е. самое необходимое) на небольшие частные инвестиции. Либо же на государственные субсидии, но это тема для отдельного разговора.

Если говорить о политическом ресурсе, то это как раз и есть история про импортозамещение. Успешно продавать российский продукт, например, в США, сейчас практически невозможно, если только не передать все права на него американской компании. По сути, там работает то же самое импортозамещение, только «американского разлива». То же самое касается других крупных рынков: Китай, ЕС, Япония. Можно организовать разовые сделки, но системно наладить продажи не дадут местные конкуренты, пролоббировав те или иные санкции в отношении иностранных разработок (и можно привести очень много подобных примеров). 

В России ситуация зеркальна. Есть лобби российских разработчиков, которые, несмотря ни на что, борются за локальный рынок. И есть власть, которая их поддерживает законодательными инициативами.

Поэтому, на мой взгляд, единственный способ развивать внутренние технологии – это импортозамещение. И подобные протекционистские меры придумали не у нас – они уже давно применяются во многих странах; эти меры являются естественной защитой своего рынка.

– В нескольких словах: хороший сотрудник хорошей компании – это кто?

– Это сотрудник, который зарабатывает, а не получает. А еще перефразирую патриарха отечественного футбола Николая Старостина: «Кто любит коллектив в себе, а не себя в коллективе».

– Было ли такое, что сотрудник принес вам свежую идею и за это получил что-то хорошее (материальное поощрение, например)? Или традиционно: «Иди, не мешай работать, займись своим делом»?

– У нас всегда поощряются идеи, инициативы и любые начинания. В нашей компании наказывают не за ошибки, а за отсутствие действий. Все допускают ошибки. А вот совершать конкретные действия и предлагать пути их реализации – это большой и серьезный труд.

– У вас есть внутренние противоречия? Например, одна половина хочет agile, а другую устраивает традиционный водопад. И как это всё разруливается в итоге?

– Такие противоречия возникали в нашей компании в самом начале работы, когда мы толком не попробовали ни одну из методик. Тот же самый пример: кому-то хотелось работать более спокойно по стандартному каскадному методу, а кому-то было комфортнее идти «вперед и с песней», чтобы всё било ключом – то есть использовать Agile и Scrum.

В области инструментов таких противоречий больше не возникает, так как мы используем разные методики разработки – и классические и гибкие. В них есть и элемент спокойного планирования, и элемент «бьющей ключом жизни». При этом инструменты постоянно совершенствуются.

На мой взгляд, не бывает на 100 % правильных методов работы. Бывают правильные коллективы и правильные цели. А все противоречия можно решить в ходе активного взаимодействия.

– Если некий молодой человек заявит: «Хочу работать в вашей компании, у меня много идей, энтузиазма, я знаю, как всё это сделать лучше», – вы лично согласны с ним поговорить? Или пусть пришлет резюме HR, и традиционное «мы вам перезвоним»? Как проходит процесс рекрутинга в вашей компании?

– Большая часть нашего коллектива активно искала работу в 2000-х годах в силу своего возраста. Именно тогда и был распространен «безликий» подход к поиску кадров. Поэтому большая часть коллектива его не приемлет, и процесс рекрутинга в нашей компании выстроен иначе.

Если мы видим кандидата, который нам подходит, вне зависимости от того, где он найден (процесс поиска – это отдельная тема), то сначала с ним общается лидер команды, его потенциальный руководитель. Как правило, именно руководитель сильнее всех заинтересован в подборе хороших сотрудников в свою команду.

Это общение может проходить в любой удобной форме: через Zoom или Skype, по телефону или лично, как очная встреча в офисе или соседнем кафе. Или, может, руководитель сначала просто отправляет задание кандидату на почту, чтобы оценить его примерный уровень подготовки. Варианты могут быть самыми разными.

Если руководитель команды говорит, что соискатель ему нравится, после этого он направляется к HR-специалистам и проходит дополнительные собеседования по стандартным формальным процедурам. Мы не заставляем работать HR «вхолостую»: перебирать безумное количество резюме и кандидатов, назначать тонну собеседований. И такой подход значительно эффективнее. 

– Российское образование готово к тому, чтобы выпускать специалистов для производства? Или всё по советской традиции: «Забудьте всё, чему вас учили в институте, здесь у нас производство и тут всё серьезно»?

– На мой взгляд, сегодня российское образование не готово выпускать специалистов для производства. Выпускники даже самых качественных технических вузов хорошо подготовлены в плане умения думать, однако их прикладные навыки оставляют желать лучшего. Поэтому им нужно многому учиться, когда они приходят работать на серьезные производства. Забывать ничего не надо – нужно просто получать новые умения и навыки.

Однако традиция «забудьте всё, чему вас учили в институте, здесь у нас производство и тут всё серьезно», скорее российская, чем советская. В СССР, наоборот, из технических вузов приходили специалисты, практически готовые к реальным задачам.

– Готовы ли вы учить молодых? Готовы ли к наставничеству, к затратам времени, сил? Или пусть работает закон джунглей: выживает сильнейший, а «невидимая рука рынка» отсеет неудачников? Набирать готовых спецов проще и безопаснее, чем учить своих – согласны ли вы с этим утверждением?

– Мы не просто готовы учить молодых специалистов – мы уже этим занимаемся. И это уже регулярная практика. В целом 30–40 % наших сотрудников изначально пришли к нам с минимальным опытом работы, но зато с горящими глазами, чистыми руками, холодным умом и горячим сердцем. И в нашей компании они выросли до серьезных высококвалифицированных специалистов.

Что касается готовых специалистов, я одновременно и согласен и не согласен, что набирать их проще и безопаснее. С одной стороны, хорошо, когда в команду приходит профессионал, которого можно сразу направить на решение конкретных задач. Но, с другой стороны, есть две проблемы. Первая – таких людей мало и искать их долго. А вторая – готовые специалисты не всегда оказываются действительно готовы работать так, как нужно компании. В практике «Аэродиска» есть примеры, когда к нам приходили сотрудники с многолетним опытом и установленными принципами, но не смогли продолжить работу и оставили компанию, поскольку наш бьющий ключом стиль работы для них был неприемлем.

Всё зависит от человека. Оптимальный вариант – совмещать поиск и найм готовых профессионалов с «выращиванием» молодых специалистов.

– Можете ли вы вспомнить ситуацию, о которой можно сказать: «Эх, лиханули мы тогда, надо было сделать по-другому...»?

– Таких ситуаций много, и всё это упирается в методики разработки. Всегда есть риск принять неверное решение и сделать что-то не так. Однако главная задача – пересматривать свои действия, почаще проводить ретроспективный анализ, учиться исправлять свои ошибки. Страшно не принять ошибочное решение, страшно его не исправить и не «переиграть» ситуацию.

Мы допускаем много неверных решений, но научились справляться с этим и выводить всё в позитивное русло. И ты либо учишься это делать, либо просто выпадаешь из обоймы. Другого варианта нет.

– Сейчас в России вырисовывается два полюса: города с некоторым налетом благополучия (не все): Москва, Санкт-Петербург, Калининград (наверное, еще можно пару городов привести) – и другой мир, как выразился Владислав Сурков, «глубинного народа»: маленькие города, поселки, где в общем-то работают люди, для которых какие-то гигагерцы и нанометры – это что-то из фантастики. Зато они умеют выращивать еду, чинить старую технику и ездить по бездорожью. Там расплачиваются бумажными деньгами, отношения строят «на доверии». Насколько вы ощущаете эту полярность? Вы временами не чувствуете себя в другой стране? Или на другой планете по сравнению с этим «другим миром»?

– На мой взгляд, такая полярность была всегда, на протяжении всей истории нашей страны – можно вспомнить много примеров. Сейчас тоже действительно есть развитые города, где базируются крупные производства, а жители получают более высокие зарплаты; а есть и небольшие города, деревни и посёлки. Здесь главным остается вопрос, насколько сильно эти полюсы разделены между собой.

Но я не ощущаю, что живу «на другой планете», потому что часто бываю в обоих мирах.

– Традиционный вопрос: что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

– Опираясь на предыдущий вопрос, я бы хотел пожелать читателям учиться технологиям. Или учиться выращивать еду – и то, и то может скоро пригодиться. И тогда вы точно не останетесь в проигрыше.

Комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи